А на что Эдингем рассчитывал? Откуда возьмутся белопушистые одуванчики — в подобном гадюшнике?

— Итак, что привело вас, юноша, в обитель мира и покоя? — слабым, умирающим голоском прошелестела мать-настоятельница.

Алан насторожился. Всё — еще хуже, чем он думал, или… Или ему всё примерещилось? И это просто очень старая бабуля? Старая и больная…

— Мне нужно забрать из монастыря двух…

Кого? Карлотта — монахиня, а Эйда?

Сопляк-отцеубийца удрал. Узнать теперь не у кого…

— … сестер! — выкрутился Эдингем. — Вот разрешение лиарского лорда.

Аббатиса скрупулезно изучила острыми как илладийский кинжал глазками бумаги. Над ними трудился лучший подделыватель почерков Бертольда Ревинтера. А уж где всесильный министр достал печать точь-в-точь как у лиарского лорда — остается только дивиться.

Алан вообще чем дальше, тем сильнее удивлялся своему монсеньору. Причём даже больше, чем восхищался. Эдингем любил умных людей. И презирал чванливых дураков. Вроде большинства придворных хлыщей. Или этого Леона Таррента.

Да сколько можно печати рассматривать⁈ Сейчас в них глазками-иголками дырку просверлит! Алан готов поклясться — у старой карги зрение не хуже, чем у него. А притворяется полуслепой.

— Сын не может распоряжаться матерью, — наконец выдала она резолюцию.

Эдингем замер — дураку понятно, что не может. Да у него на руках и не приказ сына, а просьба. Приказ в другой бумаге — в нее старуха вцепилась сейчас. И касается он не матери, а сестры отсутствующего лорда.

А бабка сейчас еще вспомнит, что Леону нет восемнадцати. И при наличии других кровных родственников он не вправе распоряжаться даже младшими сестрами. А у Эйды Таррент есть родной дядя по матушке — барон Ив Кридель.

Алан, конечно, знал, что возразить. Дядя до сих пор не заявил о своих правах. Значит — признал право опекунства над сестрами за Леоном.

А если аббатиса пошлет за подтверждением к вышеупомянутому барону? В Тенмар! На это уйдет не один месяц.

Да и барон — темная лошадка, очень темная. И еще тот, говорят, упрямец.

— Сын не может распоряжаться матерью. Но может предложить ей выйти из монастыря, — попытался подъехать с другой стороны Эдингем.

Бабка продолжила сверлить собеседника въедливыми глазками. Но пока не вспомнила ни о каком тенмарском дяде. И Алан слегка перевел дух:

— Я — капитан личного гарнизона графа Ревинтера. А Бертольд Ревинтер, как вы знаете, член Регентского Совета. И он подтверждает разрешение Карлотте Гарвиак покинуть монастырь.

Сама узница наверняка вцепится в подобный шанс зубами и когтями. Но, чтобы добраться до бывшей графини Таррент, нужно уломать эту упрямую старуху.

— Молодой человек, Карлотта Гарвиак приняла монашество еще год назад. И отныне мирские власти не в силах ни заточить ее, ни освободить…

— В таком случае я забираю послушницу Эйду Таррент. По приказу ее брата, — быстро сказал Алан. Моля Творца и всех агнцев и голубей Его, чтобы хоть девчонка не успела стать монашкой.

Иначе, чтобы вытащить ее отсюда, не поможет даже личное присутствие Леона Таррента и Ива Криделя сразу. Добровольно готовых помочь. Бабка отлично знает свои права.

И Эдингем не ошибся.

— Конечно же, заберете. Если сестра Эйда не предпочтет стать невестой Творца. В этом случае она сегодня же примет монашеский обет…

Алану стало еще холоднее. Совсем не обязательно девушку постригут по ее собственному желанию…

— Но я могу хоть поговорить с сестрой Эйдой и… сестрой Карлоттой?

— Сестрой Валентиной, — поправила старая ведьма, откидываясь на спинку высокого узкого стула.

Действительно устала или притворяется? Если она еще и сильна как семь быков, Эдингем ничуть не удивится.

— Можете. Поговорите. Лучше начать с младшей из смиренных сестер. Если дочь согласится уехать, и мать захочет ее сопровождать — я отпущу обеих. Материнский долг в глазах Творца свят и для монахини.

Что? Что⁈

— У вас ведь есть и приказ о доставке в Лютену государственной преступницы Карлотты Гарвиак, не так ли? — хитро прищурила бабка выцветшие голубые глазки-бусины. С угольными зрачками-кинжалами. — И за пределами монастыря он вступает в силу?

Она сама хочет избавиться от Карлотты⁈ Или… или здесь какая-то игра. И нужно держать ухо востро.

— Неужели у капитана личного гарнизона одного из Регентов может быть два совершенно разных приказа? — пожал плечами Алан. Прямо под насмешливым взглядом старухи.

Если хотела раскусить наивного офицера — ничего не вышло. Если аббатиса — враг, то очень хитрый и расчетливый. А уж если советует идти к Эйде… Не разумнее ли начать с Карлотты?

4

Следовало послушаться мать-настоятельницу! Эдингем явно переоценил собственные способности. Или мало пообещал.

Карлотта оказалась крепким орешком. Практически неразгрызаемым! Даже на обещание (угрозу!) увезти дочь и бровью не повела.

Бертольд Ревинтер опять абсолютно прав. А Алан — зеленый юнец. Решил, что материнский инстинкт есть у любой женщины. У Карлотты Таррент, урожденной Гарвиак, его отродясь не водилось.

И что теперь?

Эдингем практически провалил задание! Предположим, он даже уговорит и привезет Ревинтеру Эйду Таррент. Что дальше? Девчонка — никто, даже не жена Джерри. И наверняка не знает ничего.

Сестричка сопляка Леона не слишком-то и нужна. Нужна — подколодная змея Карлотта. Но змею не вытащить из ее логова!

Открывал тяжелую дверь в келью «сестры Эйды» Алан в самом препаршивом настроении.

И келья, и дверь — безлики, как все их товарки в этом склепе. А послушница Эйда Таррент — очень юная, очень хорошенькая и очень печальная.

Впрочем, нет. Насчет крайней юности — преувеличение. Ровесница Леона, просто выглядит младше…

Золотистые локоны трогательно выбиваются из-под мрачного глухого убора. Грустные серые глаза, правильные черты, нежное личико…

Кукла. Хорошо воспитанная кукла. Обычная «послушная дочь». В будущем — «хорошая жена и мать». Тихая, кроткая, в меру романтичная…

С такой застрелишься со скуки! Через пару месяцев.

И на этой пресной курице собирались женить Джерри? Да ей в монастыре самое место!

— Сударыня. — Эдингем всю сознательную жизнь избегал именно таких девиц. И теперь плохо представляет, как вести себя с теми, кто чуть что — в слезы. Наверное — как угодно. Всё равно разревутся. — Сударыня, у меня приказ вашего брата. Вы должны отправиться со мной в Лютену.

— Зачем? — тихим невыразительным голосом произнесла послушница. И вновь склонилась к пяльцам с вышиванием.

— Что⁈ — опешил Алан.

Курицы и послушные сестры вопросов не задают. Они повинуются.

— Зачем? — повторила девушка. Вновь поднимая на него серые глаза — большие и печальные. Действительно красивые. — Брату совсем не нужно мое присутствие в Лютене. А вы — не из его людей.

— Совершенно верно, сударыня. Тем не менее, у меня приказ доставить вас в столицу. И разрешение на это вашего брата, — поправился Эдингем. Решил взять сухой, официальный тон.

Люди обычно подчиняются такому. Особенно те, кого дрессируют с детства. Вроде Эйды Таррент.

— Вас прислал Регентский Совет. — В огромных серых глазах — не вопрос, а утверждение. Она отложила пяльцы и встала. — Я готова еще раз повторить мои слова.

Какие? Она что-то знает? Хорошо бы! Тогда Карлотта, может, и не понадобится…

— Ирия — невиновна. Я уверена, что нашего отца убила мачеха, Полина Кито. — И всё это Эйда Таррент произносит тем же тихим, кротким голосом! — Я готова повторить это перед кем угодно. Даже если меня тоже приговорят к смерти. Я готова, едем.

Она что, серьезно⁈ Эта курица, глупая овца, которую семнадцать лет приучали к покорности⁈

Алан чуть зло не рассмеялся. Прямо аллегория — жаль, он не художник! Прелестная мученица с кроткими глазами. И злодей, готовый вести ее на казнь! Злодей, конечно, он.

— Сударыня! — Эдингем с трудом, но взял себя в руки.